Великая Отечественная война уходит все дальше в прошлое, все чаще покидают нас ветераны той войны, пополняя ряды Бессмертного полка. И единственными, кто может нам рассказать о том времени, остаются дети войны, люди, которым в те годы было самое большее лет по 10-12. «Клинская неделя» публикует воспоминания некоторых из них.

Людмила Михайловна Чернышева

– Я родилась в 1938 году в Высоковске. Мой папа Михаил Михайлович Хромов, 1901 года рождения, был учителем математики. Мама – домохозяйка. В нашей семье было четверо детей: Борис (1928 г.р.), Лидия (1930 г.р.), я, Вера (1940 г.р.). А самый младший ребенок, Михаил, родился 5 декабря 1941 года, когда папа уже погиб на фронте.

В июне 1941 года отец мог бы остаться с семьей, у него была бронь. Но сказал, что должен защищать от врага свою семью, своих детей и пошел добровольцем на фронт. Последнее письмо от него пришло осенью. Он писал, что находится на Западном фронте в Смоленской области. Потом пришло известие, что Михаил Хромов пропал без вести.

Во время войны мы жили во 2-й казарме Высоковска. С четвертого этажа нашей шестнадцатиметровой комнаты хорошо были видны все окрестности. Помню, как в октябре 1941 года горела высоковская прядильно-ткацкая фабрика. Взрослые говорили, что ее подожгли местные партизаны, чтобы предприятие не досталось оккупантам, подходившим к городу. Фашистские войска недолго хозяйничали в Высоковске, всего 10 дней. Но успели сжечь красноармейцев в госпитале…

Помню, как зимой было холодно и темно. Чтобы протопить печку, мы ходили в лес, пилили деревья, собирали ветки. Света не было, зажигали ненадолго керосиновую лампу. Спать ложились все вместе в одежде. Мама нас уложит спать и сидит рядом, плачет.

Весной сажали картошку, всем желающим давали участки земли рядом с деревней Бекетово. Летом собирали кисличку, щавель, жагал (крапиву), мама щи варила. Осенью после уборки картошки на колхозных полях собирали оставшиеся в земле клубни.

Соседка по этажу, она в горкоме партии работала, давала нашей семье сыворотку и картофельные очистки. Мама из них жарила лепешки. Собирали на железнодорожном вокзале жмых, высыпавшийся из вагонов на землю.

В 1946 году я пошла в первый класс. Летом нас отправили лагерь в деревню Тимонино. Там у нас соревнования были, кто больше всех колосков соберет. Лучшему сборщику давали премию – мармеладину.

Один раз меня всей семьей искали. Меня отправили за хлебом в наш магазин, а там очередь огромная была. Так я решила пешком до Клина по железнодорожным путям пойти. И сходила, не побоялась. Такое раньше время было.

Мама некоторое время трудилась на фабрике, но после травмы руки не смогла больше работать. Подрабатывала на дому: шила, перешивала. Я ей помогала, швы обметывала. Она мне говорила: «Шей, а я тебе новые ботиночки куплю».

День Победы я не запомнила. Единственное, что осталось памяти, как вдовушки собирались вместе, поминали своих мужей, плакали и пели грустные песни.

Алевтина Леонтьевна Полякова

– Начало войны мы встретили в Харькове, папа был преподавателем в военном училище. Нас было трое детей. Я – старшая (1935 г.р.), братья Юрий (1937 г.р.) и Виктор (1938 г.р.). С началом войны нашу семью, вместе с военным училищем эвакуировали из города. До Ташкента, куда перевели училище, добрались несколько дней.

Папа перед отъездом успел бросить в нашу теплушку ковер, который всех нас выручил: в полу вагона были щели и из них дуло, а ковер защищал от сквозняков. Часто были бомбежки, но мама нас из вагона не выпускала. Говорила: «Умирать, так всем вместе».

Помню, как проезжали Орел, и я увидела убитого мужчину. Он, видимо, залез на столб, чтобы провода соединить, и там его убило. Он висел там вниз головой, наверное за что-то зацепился…

В Ташкенте нас сначала поселили в здании военного училища, потом расселили по квартирам. Нас тоже поселили, но в этом доме нам было страшно: дочка хозяйки Оля, насколько мы понимали, состояла в банде. Они грабили зажиточных ташкентцев и приезжих. Через некоторое время банду вычислили и посадили.

Вскоре из Харькова приехал отец. Но через некоторое время его арестовали по доносу одного из курсантов. На одной лекции его спросили: «Почему фашистские войска одерживают победы над нашими?»

Он ответил, что немецкая армия лучше подготовлена. Отца обвинили в том, что он превозносит фашистов и приговорили к расстрелу. Он провел ночь в камере смертников. Но затем расстрел заменили 10-ю годами тюрьмы.

Как отца арестовали, нас сняли с обеспечения. Мы просто выживали. Голодно было так, что до сих пор вспоминать страшно.

Мама Надежда Филипповна ходила по домам, работала за кусок хлеба, стакан молока или горсть кукурузы. Стирала белье, копала огород, мыла полы, бралась за любую работу. Ее, как жену «врага народа» не брали на предприятия и организации.

Еле-еле устроилась работать в госпиталь, сначала истопницей, потом санитаркой. Мы раз в неделю ходили в госпиталь, навещали раненых. Пели им песни, читали стихотворения, брат Юра даже танцевал им чечетку. Брал палочку и бил дроби. Музыки не было, раненые хлопали ему. Некоторые плакали.

Через некоторое время нас в детский сад взяли, там кормили. Редко даже сладости давали, конфетку или кусочек шоколадки. Выстроимся в очередь гуськом, и подходим, открывая рот, как птенчики, к заведующей сада, а она каждому из нас в рот кладет лакомство.

Екатерина Александровна Головина

– В нашей семье был такой случай. Мы жили в Рубчихе, а наши родные в Стреглово. Осенью 1941 года жители деревни увидели, как пролетел самолет, и парашютист из него выпрыгнул.

Вечером этого же дня в избу Матрены Александровны и Василия Кирилловича Комаровых постучался незнакомец. Он был худощавый, высокого роста. Попросился переночевать. Ему сначала отказали, но он упросил хозяев. Много расспрашивал, что где находится. Дочь хозяев восемнадцатилетняя Анастасия работала счетоводом в колхозе, и сообразила, что с незнакомцем что-то не так.

Она дошла до станции и сообщила, что в доме у них находится неизвестный человек. Утром его задержали на станции. Он оказался парашютистом и диверсантом. В овраге нашли парашют и рацию. Анастасию наградили швейцарскими часами с надписью «За поимку диверсанта».

А про нашу семью… Отец Александр Афанасьевич, 1912 г.р., работал на железной дороге сначала. У него была бронь, но в 1942 году ее сняли, и его отправили воевать. Мама с нами, тремя дочерьми осталась. Старшая Валентина (1937 г.р), я средняя (1939 г.р) и младшая Людмила (1940 г.р.).

В нашей избе зимой 1941 года стояли немцы. Они были разные. Один показывал фотокарточку с женой и малышом, угощал сахаром. А другой – чуть не убил младшую сестренку, когда она начала плакать. Тетя ползала в коленях, умоляла отдать ребенка. Он отдал Люсю, но всех нас выгнал из дома, чтобы дети не плакали, и не мешали ему спать.

Помню, как на поле весной собирали мороженую картошку. Мама пекла из нее и листьев липы лепешки. Мы их почему-то называли мандрики. Один раз сосед дядя Митя Шмелев, возвратившийся с войны, угостил меня галетами.

После войны я пошла в школу в Давыдково. Туда мы ходили пешком из Рубчихи. Писали на газетах, в промежутках между строк. Тетради были на вес золота.

Отец вернулся с фронта. Он дошел до Праги, был на Дальнем Востоке, награжден орденом Красной Звезды.