Автор: Ирина Филиппова

Беседа с настоятелем храма иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» протоиереем Борисом Балашовым

— Настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» протоиерей Борис Балашов стал служить в Клину с декабря 1987 года. Тогда отношение государства к Православной Церкви еще трудно было назвать добрым, но в народе уже чувствовалось стремление к свободе в общении с Богом и Его Церковью. Отец Борис, начав свое служение в Клину незадолго до празднования тысячелетия Крещения Руси, вместе с вверенным ему приходом пережил и, так называемый, момент истины в отношениях между Церковью, обществом и государством.

— Я помню первый день своего приезда в Клин. Морозным днем я шел от станции пешком, и сердце, в буквальном смысле слова, затрепетало, когда впереди показались купола.
И первое впечатление о храме было таким, как будто он всегда был моим, как будто мы с ним знакомы сто лет, и что именно здесь мне предстоит остаться надолго.

Конечно, тогда, в 1987 году, ситуация была совсем иная, чем сейчас. В храм ходили, в основном, бабушки, а люди помоложе ездили молиться километров за 20-50, потому что боялись увольнения с работы, административного наказания или выговора. Даже позднее, как помню, в феврале 1989 года в районной газете «Серп и Молот» на первой странице в рубрике «Из горкома КПСС» писалось, что на таком-то заседании комитета было решено взять на учет детей из всех верующих семей в районе. Или, например, приводился случай, как в селе Воронино какой-то тракторист принимал участие в крещении ребенка и его, соответственно, на собрании прорабатывали. Какая уж тут свобода? Поэтому и у Церкви была, можно сказать, двойная жизнь: внешняя и своя, особая, внутренняя.

— Скорбященский храм был тогда единственным в городе, и, практически на каждом богослужении, верующие заполняли его до отказа. Народу было так много, что иногда по воскресеньям священникам с трудом удавалось протиснуться в церковь через боковой вход. Зачастую люди даже в обморок падали из-за духоты. Но пристройку к храму власти сделать не разрешали, хотя возможность такая была.

— В воскресенье я обычно служил позднюю Литургию, а на ранней исповедовал. Исповедь проходила так: я ставил аналой, клал на него крест и Евангелие, а сверху — наручные часы. По моим соображениям, на одного исповедника должно было тратиться не более 45 секунд, в праздники — и того меньше, иначе я просто не успевал бы исповедовать всех. Конечно, здесь уже не было возможности подробной беседы, но, тем не менее, люди все равно шли. Они приучались говорить на исповеди главное.

Когда мы исповедовали во время Великого Поста, то смогли заметить, что количество постоянно причащающихся верующих составляет значительно менее половины всех, исповедующихся Великим Постом. А большая часть были, как мы условно называем, «годовики», то есть те, кто ходит в церковь причащаться один раз в год или в два.

Сейчас количество храмов в городе увеличилось. Есть приходские школы, есть просвещение, и это дало свои результаты — сейчас во время Великого Поста в Скорбященском храме число этих «годовиков» составляет около 10%.

— Действительно, с духовным образованием и просвещением тогда были проблемы. Ситуация складывалась так, что люди, имевшие возможность читать Евангелие, оставались в меньшинстве. И не потому, что другие не хотели, просто Евангелие было очень трудно достать. Те же книги, которые были — старые, потертые, клееные-переклееные — люди передавали друг другу из рук в руки. Не было ни молитвословов, ни календарей, но вера все равно жила — живая, не поддельная. Со временем появилась и литература, и возможность духовного просвещения, общения верующих, но вместе с этим у людей обозначился и новый круг духовных проблем.

— Раньше в церковь ходили люди, пусть не всегда воспитанные и обученные в духовном плане, но убежденные в том, что их место именно здесь, в церкви. Убеждение это прошло через всякие искушения, трудности, наветы, наговоры и прочее. Сейчас у верующих таких проблем нет. В церковь ходят свободно, и я не знаю, всегда ли это хорошо. Ведь теперь пойти в церковь — не значит пойти на подвиг, а тогда это было именно так. Сейчас многие люди только заходят в церковь и поэтому считают себя православными. Это, конечно, хорошо, что они приходят, но, к сожалению, они не получают того, что могли бы и должны бы получить. Раньше верующий человек хотел понять: как молиться, чего хочет от него Бог; теперь же большое количество людей хотят понять себя: почему они верят, как подойти к вере, как совершить покаяние и воцерковиться. Изменились акценты. Люди больше стали стремиться не к углублению веры, а к поиску себя в ней.

И еще один момент хотелось бы отметить: если раньше в церковь ходили в основном бабушки, то теперь бабушки оказываются в меньшинстве. А ведь как в семье нужны люди, опытные в жизни, так и в Церкви нужны люди опытные, утвержденные в вере, которые могут помочь, подсказать другим. Поэтому, с одной стороны, хорошо, что сегодня в церковь приходит много молодых людей, а с другой стороны, очень не хватает людей с духовным опытом.

— Особенно заметен стал этот дисбаланс в среде верующих после празднования тысячелетия Крещения Руси. В церковь пришли люди, среди которых очень много оказалось тех, чья вера не отличается взвешенностью и углубленностью, а носит истерический характер. Подчас их импульсивность приводила к тому, что они начинали или жить в ожидании какого-то чуда, или искать заговор врагов вокруг себя. В итоге такая вера становится опасной потому, что люди начинают бороться не с грехом, не с диаволом, как с врагом нашего спасения, а с какими-то другими, внешними силами или людьми. Отсюда и проблемы, связанные с обменом паспортов, ИНН, переписью населения. Кстати, многие такие импульсивные верующие готовы оправдать свою духовную неуравновешенность пророчествами старцев.

— Поиск старцев также является тяжелой болезнью нашего времени. Зачастую человек, еще не утвержденный в вере, только начинающий познавать Бога, полистает дореволюционные книги, узнает, что были старцы, и начинает в каждом переулке искать старца или старицу. Только надо учесть, что до революции старцев было несколько человек на страну, и сегодня на всю Великую Россию пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать подлинных старцев. Вот и получается, что из некоторых людей, хороших, но не обладающих благодатными дарами, начинают делать старцев. И те на этом ломаются, поддаются, в итоге превращаясь в лжестарцев, потому что старец, в церковном понимании, — не седовласый священник или монах, а человек, который имеет от Бога особый дар видеть сердца человеческие и благодатно их наставлять.

— Как рассказал нам о. Борис, от той общины, которая трудилась на приходе Скорбященской церкви, когда он только пришел сюда служить, осталось несколько человек. В первую очередь, это несколько бабушек — церковных активисток — и казначей храма Любовь Гавриловна Зайцева. Остальные пришли позднее.

— Община изменилась. Тогда были хорошие, милые бабушки, очень крепко духовно стоявшие, выдержавшие все искушения, ну — и один-два дедушки. Сейчас актив более разнообразный: это и учителя, и медработники, и студенты, и специалисты самого разного профиля. Конечно, среди прихожан много пожилых людей, но большинство из них можно назвать новоначальными, еще не окрепшими в вере. Есть и несколько бабушек, которых мы считаем нашим золотым фондом, но их, к сожалению, единицы — людей, выросших под влиянием христианства. Теперь же много людей, пришедших в последнее десятилетие. Очень хорошо, что они пришли, у них свой, громадный опыт в поисках Бога, но нет длительного опыта стояния и углубления в вере.

— Если прийти в Скорбященский храм в воскресенье, то в храме, возле храма и церковного дома сразу можно заметить огромное количество детей и молодежи. Некоторые из них после поздней Литургии идут на занятия в воскресную школу, и это, пожалуй, самое важное достижение старейшего прихода в Клину.

— Когда я пришел сюда служить, у нас было около 20-30 детей, которые систематически причащались. Всех их мы знали по именам. И, конечно, всегда хотелось открыть и для них, и для взрослых воскресную школу. После празднования тысячелетия Крещения Руси, когда кое-где в Москве стали открываться воскресные школы, нам исполком этого сделать не разрешал. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. У нас в Клину было собрание духовенства благочиния, приехал митрополит Ювеналий вместе с уполномоченным Совета по делам религий Московской области. И вот, в завершение разговора я задаю митрополиту Ювеналию вопрос: «Владыка, у нас прихожане просят открыть воскресную школу. Как Вы считаете, сейчас уже можно нам это сделать? Вы не возражаете?» Он ответил: «Я двумя руками благословляю». И тут я обращаюсь к уполномоченному: «А Вы как к этому относитесь?» Но ведь с ним рядом сидел митрополит Ювеналий, и, конечно, он согласился. Получилось так, что наша приходская школа стала одной из первых в Московской области.

А до той поры, пока воскресную школу открыть было нельзя, у нас в течение нескольких месяцев существовала переходная форма: по воскресеньям вечером мы проводили в церкви беседы о вере. Ставили скамеечки, я на солее ставил аналой и рассказывал людям о вере, о Боге, о Церкви Христовой. А чтобы наши беседы не выглядели для проверяющих специальным собранием, мы всегда перед началом занятий читали акафист.

— Как вспоминает о. Борис, после празднования тысячелетия Крещения Руси, когда контроль за жизнью верующих и за жизнью Церкви со стороны государства стал ослабевать, в Церковь как будто ворвалась струя свежего воздуха. Люди обрадовались свободе, и все, кто имел хотя бы долю веры и был не крещен, сразу пошли креститься.

— Людей было так много, что мы совершали массовые крещения два дня в неделю, и каждый раз число желающих доходило до 30-60 человек в день. А ведь больше 40 крещаемых вместе с крестными храм вместить не мог, и я просто вынужден был делить их на две группы. Сейчас уже таких проблем нет, да и детей рождается немного.

Вообще, если говорить о прошлом, настоящем и будущем, то у меня есть ощущение некоей реальности происходящего. Что будет дальше, я не знаю, Господь мне этого не открыл. Но если мы с вами должны подняться на высокую гору, высота которой 2000 метров, а поднялись всего на 50, не надо думать, что мы забрались на вершину. Все, что мы сделали за эти годы по духовному просвещению — это только подножие горы, но и подножие для горы тоже важно. Мы фактически еще не построили духовного дома для нашего города, а лишь закладываем фундамент. Возможно, остальное придется делать уже не нам. Наша работа — это только начало.

источник: www.pravklin.ru