Интервью заместителя председателя правительства Московской области радиостанции «Эхо Москвы» по переработке отходов и мусорных полигонах.

Я. Розова― В студии – Яна Розова и Игорь Виттель.

И. Виттель― Добрый день. И гость наш сегодня – Евгений Хромушин, заместитель председателя Правительства Московской области. Здравствуйте, Евгений!

Е. Хромушин― Добрый вечер!

Я. Розова― Тема эфира: «Закрытие мусорного полигона «Воловичи» в Коломенском городском округе Московской области».

И. Виттель― Но не только. Я так думаю, мы вообще поговорим об экологии Московской области и о полигонах. Расскажите, пожалуйста, саму историю с самого начала. Потому что у всех на слуху был полигон «Ядрово», который уже многим из нас проел плешь и мне особенно. Эта тема была каждый день на устах, скажем так, у всех и уже навязла в зубах.

Е. Хромушин― «Кучино», «Ядрово», «Алексинский карьер» — это те объекты, которые, в общем-то, людям создавали очень много проблем до последнего времени. Все эти объекты появились в 60-х – 70-х годах прошлого века. Вообще, подход к мусору был всегда – вывезти подальше от Москвы и закопать где-нибудь в овраге. И так продолжалось, я не знаю, десятилетия и столетия.

И. Виттель― А это общемировая практика такая?

Е. Хромушин― Абсолютно. В Европе начали разворачиваться в сторону экологии в этом вопросе только в 74-м году – это была первая Директива.

Я. Розова― А у нас – только сейчас.

Е. Хромушин― У нас – только сейчас. И там было плановое исключение каждого вида отходов, которые нельзя захоранивать, раз в 5 лет. Поэтому то, что мы сейчас делаем – это фактически мы проходим весь европейский путь, который они проходили 30-40 лет.

Я. Розова― Но уже, наверное, проще, раз есть опыт.

Е. Хромушин― Конечно.

И. Виттель― Нет, тут вопрос возникает: мы проходим тот же самый путь или все-таки мы учитываем скачок в 50 лет практически, новые технологии, которые появились за это время, новый подход, который появился за это время, новое отношение к экологии и новые технологии?

Е. Хромушин― Да, конечно, мы взяли срез самых высоких технологий, которые сейчас есть в этой части и в Японии, и в Европе. И, соответственно, то, что мы сейчас строим – это как еще Косыгин писал: «Бесполезно строить новые предприятия со старыми технологиями» – мы строим новые предприятия с самыми современными технологиями. Практически на всех объектах и консультанты, и оборудование – это представители либо Германии, либо Испании, либо Японии. Поэтому тот топовый уровень, который сегодня есть в технологиях переработки, мы весь реализуем у себя.

Я. Розова― Очень интересно, как это сейчас выглядит. Что собой это представляет?

Е. Хромушин― У нас есть четыре римских цифры такие. Программа состоит из четырех римских цифр. Первая римская цифра – это раздельный сбор отходов. То, во что никто не верил и что сегодня по итогам года жители Московской области показали, насколько они измучены экологией, во что они активно включились. То есть простая ситуация. Мы долго думали, сколько делать баков – 4, 5, как в Европе, или все-таки остановиться на минимуме. И вот сегодня мы приняли концепцию синего бака, в который мы собираем сухие отходы. Практически все многоквартирные дома в Московской области таким сбором оснащены.

Мы сейчас уже активно идем по коттеджным поселкам, по индивидуальному жилью. И в чем плюс? Раздельный сбор (просто синий контейнер) позволяет нам в год 2 миллиона тонн не захоранивать. То есть у нас всего 11 миллионов тонн накапливается (Москва, Московская область), которые размещаются у нас. Мы 2 миллиона тонн можем просто не захоранивать, благодаря синему бачку. Казалось бы, элементарная вещь. Просто, эти отходы сразу идут на сортировку, на переработку и практически ничего (там меньше 10%) из этого захоранивается.

Я. Розова― А из переработки что вы получаете?

Е. Хромушин― Из переработки самый востребованный сейчас, конечно, пластик (все его 24 вида). Есть более рентабельные, менее рентабельные. Значит, стекло идет в основном сейчас как бой. Я могу отдельно об этом долго рассказывать почему. Ну, в первую очередь потому, что нет унифицированной бутылки и нет системы залоговой стоимости, которая сейчас только в Российской Федерации принимается, когда любой производитель сразу закладывал бы расходы на переработку. Тогда неважно, какое предприятие переработки получало бы бутылку. Сегодня чтобы получить бутылку с Черноголовки на переработку из Сахалина – это никто делать не будет, ее превратят в бой и все. Но мы к этому идем.

Здесь абсолютно нормальный подход. Бумага практически идет как давальческое сырье. У нас ее бесплатно забирают. И так называемые «хвосты», которые остаются после переработки – на комплексе переработки отходов это мелкие фракции пластика, бумаги, целлофана – мы их пока накапливаем в ожидании того, когда у нас появятся заводы по термической переработке, которые, собственно говоря, будут сжигать эту фракцию (Она более калорийна, даже чем антроцит) и, соответственно, давать тепло и электрическую энергию.

И. Виттель― Вы упомянули Испанию, Германию и Японию как специалистов, которые работают на наших предприятиях. Я правильно понимаю, что своих специалистов у нас нет, своих технологий и своих предприятий у нас нет пока что, которые мы можем без зарубежного вмешательства?

Е. Хромушин― Вы знаете, у нас очень много опытных технологий, начиная от пиролиза, плазмы и так далее, которые в очень маленьких, узких объемах работают.

И. Виттель― Но это опытные. Это не в промышленном масштабе.

Е. Хромушин― Абсолютно верно. Промышленных технологий переработки и утилизации отходов у нас нет. Первое, что поставил на поток «Ростех» при создании завода по термической переработке – это котлы, которые делаются «ЗиО-Подольск» (наш подмосковный завод). На производство становились котлы год. Ну, чтобы понимать уровень технологий. Потому что это 1280 градусов, это спецшвы. Соответственно, даже «Атоммаш», который у нас является лидером по технологии, ставил в производство эти котлы в течение года. Поэтому, конечно, пока этих технологий нету.

Что касается сортировки. У нас зарегистрировано уже теперь в Московской области несколько предприятий, которые взяли импортные аналоги, начали с транспортеров, теперь потихонечку переходят к грохотам (сепараторам) и дальше идут по локализации всех процессов. Ну вот что касается сборки и конструкторских идей, мы сейчас брали прям готовые модели последние, которые запускались за рубежом.

И. Виттель― Отсюда логично вытекает вопрос. А если завтра опять в рамках санкций испанцы с немцами скажут: «Знаете что, ребята, не будем мы вам технологии передавать. Нам старший брат американский не велит», то мы опять останемся без технологий и с проблемами, которые… То есть я к чему веду. За вот этот год, в который эта проблема особенно ярко была подсвечена, скажем так, был ли проведен какой-то экстенсив обучения, попытки трансфера технологий, попытки создания – то, что вы говорите – экспериментальных технологий и перевода их в промышленные? Можем ли мы сейчас ускориться? Вот, просто, как это называлось у Мао – «большой скачок». Пятилетка за три года.

Е. Хромушин― А у нас получается 35 лет за 5 лет, 1 к 7. Что касается технологий. Все, что касается сортировки, кроме оптических сепараторов, кроме одной единицы самой сложной, мы уже в следующем году будем иметь полную локализацию производства. И здесь пойдет вопрос в цене, в качестве и так далее. Но это ничего страшного. Это в течение нескольких лет будет отработано. По остальному мы практически в этом смысле будем независимы. То есть только оптические сепараторы – это то, что придется, что называется, технологично включать к нам еще несколько лет. В следующем году практически все остальное мы будем собирать.

Здесь же, понимаете, например, все технологии компостирования, которые используются на комплексе переработки отходов… Я немножко остановлюсь. Что такое комплекс переработки отходов? Это завод, в котором весь входящий мусор делится на три части. Первая часть – это вторичное сырье, которое может быть использовано – пластик, бумага, стекло и так далее. Это где-то 20% от входящего потока из серого ведра. Если это, соответственно, из синего контейнера, то это 50% вторички. Она гораздо лучшего качества.

Соответственно, второй поток для нас, жителей Московской области, самый важный – это органика, это то, что на полигонах гнило, пахло, образовывало вот этот ядовитый фильтрат и так далее. Вот эта органика извлекается. Она образует практически 30% (в зависимости от сезона) тех отходов, которые поступают на полигон. Эту органику размещают в специальных гуртах крытых, поливают бактериями, обеспечивают вентиляцию.

Я. Розова― Ну, перегной такой.

Е. Хромушин― Да. И она за 45 дней превращается в инертный грунт. Причем он хорош тем, что там убиваются все вредители, потому что внутри гурта температура 75-80 градусов.

Я. Розова― Компостная куча большая.

Е. Хромушин― Да. Только очень интенсивная. Интенсивная компостная куча.

И. Виттель― Какие ты слова знаешь.

Е. Хромушин― Да.

И. Виттель― Дача, видимо, есть.

Е. Хромушин― На самом деле, большинство жителей, раньше которые жили в деревнях, у них своя такая миникомпостная куча как правило была.

Я. Розова― И есть.

Е. Хромушин― И есть, да. Соответственно, вот этот вот компост используется как раз для рекультивации полигонов, для строительства дорог, транспорт и так далее. А вот третья часть – это «хвосты».

И. Виттель― Подробнее про рекультивацию полигонов можно? Как она происходит?

Е. Хромушин― Можно.

Я. Розова― Ну про третью часть давай договорим.

И. Виттель― Да, давайте про третью часть.

Е. Хромушин― Так вот все, что касается компостирования – это уже все технологии отечественные. Ну, у нас всего одна технология немецкая – это туннельное компостирование, где это крытое помещение. Просто, она лицензирована. Ну, то же самое мы можем сделать сами, потому что там ключевое ноу-хау – это состав бактерий, которые мы точно так же воспроизводим уже сейчас здесь у нас. Поэтому с точки зрения комплексов переработки отходов, мы через год уже будем независимы от этого.

Что касается «хвостов» — это как раз заводы по термической переработке. Поставили на производство, четыре завода будут у нас. В целом до 200 по России. Поэтому здесь я тоже думаю, что в течение очень короткой перспективы мы будем технологически независимые. Но мы принципиально ставим вопрос, чтоб все системы очистки были импортными. Вот это вопрос для нас принципиальный.

Я. Розова― Почему?

Е. Хромушин― Потому что, как обычно, люди говорят: «Они там хорошо собрали и у них все соответствует. Вы здесь соберете так, что он потом работать не будет или будет работать не с тем качеством». Поэтому на все заводы, которые «Ростех» строит в Московской области и по России будет строить, лицензионные договоры с «Hitachi Zosen» жизненного цикла предприятия. И отвечают за соблюдение норм по экологии именно они. И, конечно, никто из них из-за нескольких заводов в Российской Федерации не будет своей репутацией рисковать, для того чтобы допустить, что в процессе эксплуатации будут нарушены какие-то вопросы по фильтратам.

Я. Розова― Очень разумный подход.

Е. Хромушин― Все, что касается очистки – она зарубежная. И мы не локализуем ее. По крайней мере, пока. В следующие, я думаю, 5-10 лет точно. А все, что касается железа – транспортеры, котлы, решетки…

Я. Розова― Наверное, дорогое все-таки это удовольствие.

И. Виттель― Мы все время говорим о том, как мы новый подход к обработке мусора, который есть сейчас. А что с полигонами-то с самими?

Е. Хромушин― Да, что такое полигон? На самом деле, это живой организм. Грамотные полигонщики к нему относятся, как к ребенку. И если он правильно построен изначально был – с гидроизоляцией почвы, чтобы не попадал фильтрат в грунтовые воды, с очисткой фильтрата, с системой дегазации – то, в принципе, полигон может, как самый крупный полигон в Прибалтике около Риги, существовать 100 лет, и жители будут рядом с ним строить дома, и никаких проблем он создавать не будет.

Проблема в другом. Как у нас строили всегда полигоны? И Европа то же самое это проходила. Самый большой полигон, который находится в Вене, в Австрии, который занимает там больше 80 гектар – это тоже обычный выработанный песчаный карьер, куда просто везли мусор, не сортируя, не разбирая, ничего. В чем проблема? Когда гниет органика, которую мы сейчас всю вытаскиваем, образуются, во-первых, газы (метан, меркаптан и так далее), которые, во-первых, создают запах, во-вторых, замещают другие вещества полезные в воздухе и создают проблемы экологии и здоровью.

И. Виттель― Меркаптан – это то, что, по-моему, добавляют в газ в плите, чтобы…

Е. Хромушин― Чтоб он пах, да.

И. Виттель― Слушай, вот я тоже слово умное знаю.

Е. Хромушин― Чтоб он пах. Потому что чистый метан без запаха практически. Дальше. Когда сверху падают осадки, дожди, соответственно, их органики вымывается фильтрат. Сам по себе он не был бы опасен. Ну, казалось бы, гниющая органика, какая в ней проблема. Но проблема в том, что она проходит через все остальные отходы, а там может быть пластик, там, может быть, кабели 11-35, там может быть все что угодно, там батарейки могут быть. Когда не было (и нет) раздельного сбора, это все угроза. Поэтому вот эти две основные вещи – рекультивация полигонов должна природу от них защитить.

Первое, что делают – это гарантированно ниже уровня ямы делают кольцо для сбора фильтрата – коллекторы с колодцем, которые собирают потенциально всю жидкость, которая может вытечь с полигона. Ее загоняют на очистные сооружения, которые дальше должны ее чистить до рыбхоза. Это, как правило, обратный осмос, который чистит до требования рыбохозяйственных водоемов. Вот на «Тимохово» мы недавно журналистам показывали: толстолобики плавают как раз где сброс очистных сооружений…

Я. Розова― А в Питере раки проверяют чистоту воды.

Е. Хромушин― Да. И второе – это сбор газа. Это вот то, от чего страдали жители Ядрово и Кучино. То есть огромная, вроде присыпанная гора мусора. Из нее постоянно идут эти газы. Она должна быть накрыта специальной пленкой, внутри должны быть проложены трубы, которые собирают этот газ. Эти трубы должны компрессором накачиваться в факел. И, соответственно, они должны сжигаться. И то, что сейчас уже мы начали делать – этот газ собирается для газопоршневых двигателей, и на них производится электрическая энергия. Вот такая абсолютно схема.

Я. Розова― А сколько времени это все будет так работать, прежде чем территория станет безопасной?

Е. Хромушин― Не меньше 10 лет. То есть полигон (даже закрытый) живет не меньше 10 лет. В 96-м году в Вене закрыли полигон. Газ вырабатывается до сих пор. Причем его уже сейчас не хватает для того, чтобы работало там 6 двигательных установок, которые производят электричество. Одна включается и выключается. И ее страхует факел.

Я. Розова― Слушайте, а Московская область, по-моему, единственный регион пока, который запустил вот эту программу, да?

Е. Хромушин― Ну, из крупных, да. То есть еще отдельные объекты очень серьезные, которые уже сейчас в других регионах нанесли экологический ущерб. И их сейчас в экстренном порядке…

Я. Розова― Ну, я так понимаю, что все пойдут, наверное, по вашему пути? Или у каждого региона задача решать проблемы самостоятельно?

Е. Хромушин― Я думаю, мы взяли самое лучшее, что было у немцев, у голландцев…

Я. Розова― Ну, просто, Москва сейчас, я знаю, переходит с этого года.

Е. Хромушин― Да. Все поняли простую вещь. Понимаете, в синий бак – минус 2 миллиона тонн. А 2 миллиона тонн – это 5 КПО.

И. Виттель― Все – это кто поняли? То есть вопрос, насколько осознанно сейчас с жителями Московской области, да и Москвы в том числе, ведется… Вот насколько охотно люди сами делают раздельный мусор?

Я. Розова― Сортировкой занимаются.

И. Виттель― Да. И подходят к этому не как к тому, что их принуждают, а понимают, что это и зачем.

Е. Хромушин― В том-то и дело, что мы никого не принуждаем. У нас нет административной ответственности, как в других странах, за нарушение раздельного сбора.

И. Виттель― А поощряете?

Е. Хромушин― Вот со следующего года будем поощрять.

Я. Розова― Как?

Е. Хромушин― 20% будем давать скидку, если ты собираешь раздельный сбор отходов.

Я. Розова― А сколько сейчас люди платят в Подмосковье за сбор?

Е. Хромушин― Если в абсолютных цифрах – 8 рублей с метра (в многоквартирных домах).

Я. Розова― То есть вы взяли не количество человек проживающих.

Е. Хромушин― Да, мы взяли не количество человек, а метры. У нас была очень большая дискуссия. Она из двух частей состоит. Так как мусор стал коммунальной услугой, то есть который тарифицируется на все цепочке – сбор, транспорт, переработка, утилизация и так далее, то она стала регулироваться на всей длине. Соответственно, вот есть все расходы отрасли. Они делятся на все деньги, которые можно собрать с населения в пределах индекса. Поэтому считай ты по людям или по площади, ты все равно в каждом конкретном случае выйдешь практически на одну и ту же цифру.

Я. Розова― Но вот эти дополнительные 8 рублей в месяц – это только для жителей Московской области?

Е. Хромушин― Да. Но мы сделали очень интересно. Мы из старой строки содержания 4 рубля 79 копеек вынули. То есть мы не поставили просто плюс 8, мы сделали минус 4,79.

И. Виттель― И 8.

Е. Хромушин― Да. И фактически люди прибавляют не 8 рублей к платежу, а 3 рубля 21 копейку.

Я. Розова― А те москвичи, которые живут в Московской области, я имею в виду на дачах? Многие же круглогодично живут.

Е. Хромушин― Если это статус СНТ – к сожалению, не можем. У СНТ отдельный порядок расчета. Они в этом году платили порядка от 57 до 63 рублей. Если это СНТ (садовое товарищество). В этом году будут платить больше, потому что мы провели согласно методике анализ и понимаем, что у нас в СНТ, как вы говорите правильно, многие живут круглый год и дома в СНТ уже имеются по 500 метров, у нас фактически норматив накопления по СНТ тоже увеличился.

А по жителям Московской области по индивидуальному жилью, чтоб не было проблем с этим переходом, потому что ИЖС вообще никогда не платил за мусор, в лучшем случае люди собирали, везли на контейнерные площадки городов или в Москву еще привозили…

Я. Розова― Это индивидуальный жилищный…

Е. Хромушин― Да, ИЖС, индивидуальный жилищный…

Я. Розова― Сектор.

Е. Хромушин― Сектор, да. Индивидуальный жилой сектор, да. Поэтому мы определили минимум в 200 рублей и попросили региональных операторов. Они с нами согласились. Они сделали так называемые скидки. То есть у нас все дома, которые от 100 до 150 метров, больше 200 рублей не платили. Это, в принципе, на наш взгляд, абсолютно комфортная цена, когда появляются новые контейнеры.

И. Виттель― А сколько сейчас всего полигонов в Московской области?

Е. Хромушин― У нас сейчас 13 осталось.

И. Виттель― Это после закрытия.

Е. Хромушин― Да. До конца года останется 11, мы еще 2 закроем.

И. Виттель― До конца этого года.

Е. Хромушин― Этого года, да. И в следующем году мы закроем еще два – «Ядрово» и «Лесную».

Я. Розова― Ну еще останутся полигоны?

Е. Хромушин― Нет, в том виде старом, в котором была помойка, не останется ни одного.

И. Виттель― Когда не останется?

Е. Хромушин― в 21-м году уже не будет ни одного полигона в старом формате.

Я. Розова― То есть будут только заводы по переработке?

Е. Хромушин― Даже те полигоны, которые имеют разрешительную документацию до 30-го, до 38-го года, типа, «Тимохово» или «Алексинского карьера», у них будут строиться (и уже строятся) комплексы переработки отходов такие же. Соответственно, весь поток будет для захоронения сокращаться в 2 раза. То есть сейчас заходит 100 тонн и идет на гору 100 тонн. Будет, соответственно, разделяться…

Я. Розова― Ну, это Москва и Московская область сейчас свозит, да?

Е. Хромушин― Да.

И. Виттель― А это инициатива снизу была или все-таки сверху? То есть жители вас заставили своей активной жизненной позицией заняться этим или все-таки в умах наших чиновников созрело понимание того, что так больше жить нельзя?

Е. Хромушин― Ну, конечно, здесь очень важна была активная позиция жителей. И жители достучались до президента на Прямой линии. Вы вспомните, президент сказал, в ультимативном порядке было его поручение, которое было безусловно исполнено – закрыть полигон «Кучино». Соответственно, это полигон, который принимал почти 2 миллиона тонн отходов в год. Соответственно, должен был принят механизм, притом что мы не открываем новых полигонов. То есть было бы странно, если б президент сказал закрыть «Кучино», а мы бы где-нибудь рядом (условно рядом) раскопали еще другой.

И. Виттель― А если бы до президента не дозвонились на Прямой линии, не достучались? Ведь проблема-то существует. Вы сами рассказываете, что технологии 70-х годов прошлого века, все же прекрасно понимают, что они устарели. Но пока тут не гром на грянет, мужик не перекрестится, а пока мужик с вилами не пойдет…

Е. Хромушин― Нет, вы знаете, здесь немножко не тот случай. Вот ключевой момент. Просто этого пока еще никто не заметил. Как в свое время был закон по капремонту. Вот изменение в 89-й закон, регулирующий обращение отходов, было внесено до этого за год. И просто никто не верил, что это начнет работать и применяться. Там же весь смысл был в чем, что раньше было как? Сбор осуществляет одна организация, транспорт – другая, полигон – третья. Вот эта организация конечная в полигоне брала лимит 100 тысяч кубов в год, а заключала договоров в 100 тысяч кубов с десятками потребителей. И часть их привозила на полигон…

Я. Розова― А часть – по дороге.

Е. Хромушин― А часть – по дороге бросала или кидала в овраги. В этом весь был «черный» бизнес, который сейчас практически прекратился. По крайней мере в Московской области.

И. Виттель― А почему он прекратился? Это засчет какого-то нового там интернета вещей, сервисов слежения за каждой транспортной компанией, где они находятся?

Е. Хромушин― В первую очередь административно, потому что появился институт региональных операторов – та организация, которая получает стоимость конечную всей услуги. Соответственно, она оказывает всю услугу по сбору, транспортировке и утилизации. И никто иной не может оказывать эту услугу. То есть котел, точно так же, как в тепле, в электричестве, находится у этой организации, а расходовать она их может только на легальные объекты.

И. Виттель― То есть конкуренции нету?

Е. Хромушин― Ну, у нас 7 региональных операторов.

И. Виттель― То есть люди свободно могут выбирать?

Е. Хромушин― Нет, в каждом кластере определен своей региональный оператор. Здесь конкуренции нету. Я считаю, что так же, как в крупной электроэнергетике. Мы спрашивали у японцев, она же мегарыночная страна: «У вас рынок есть? У вас есть конкуренция в сфере обращения с отходами?». Они посмотрели на нас и говорят: «Господа, это вопрос национальной безопасности. Какая здесь может быть конкуренция?».

Я. Розова― Хорошо. А если приходит жалоба на регионального оператора?

Е. Хромушин― У нас есть жалобы. Мы когда начинали работу, я не хочу скрывать, у нас было до 3,5 тысяч жалоб в неделю, когда региональные операторы приходили на рынок, оснащались машинами, контейнерами, воевали с прежними возчиками с этими серыми, синими, зелеными, белыми и так далее. Мы сделали очень интересную систему. Подписали соглашение с региональными операторами. У нас все жалобы собираются в одном центре управления регионом – так называемый ЦУР – у которого три функции: все знаем, быстро решаем и не допускаем. Вот все жалобы собирали в одном месте.

Каждый день смотрели красные зоны, тепловую карту, где какие-то проблемы. Региональные операторы все, что касается невывоза мусора, обязаны за один день убрать. И, соответственно, для того, чтобы не допускали, мы внедрили ту систему, о которой вы сказали. Сегодня 27 тысяч контейнерных площадок. Вывоз по ним фиксируется с помощью мобильного приложения. То есть приезжает водитель, фиксирует площадку до, площадку после. Она привязана к геокоординатам. И мы знаем, сколько площадок в течение каждого дня каждый региональный оператор собрал. Мы 8 месяцев эту систему внедряли. Запустили месяц назад. И сегодня у нас общий процент вывоза – 97-98%. А начинался с 60%, что понимать.

И. Виттель― Красиво. Но только, вы знаете, учитывая, насколько «черный» бизнес был привлекателен, как все, что в России связано с ЖКХ… В России реформа ЖКХ шла и попадала в более-менее якобы цивилизованные руки управляющих компаний, заставляла эти компании, которые уже вроде новые, белые и пушистые, беспредельничать еще больше, чем старые, потому что никто не упускать из своих рук такой поток денег. И это не только в России. Мы же знаем, что, например, один из самых прибыльных и мафиозных бизнесов в Америке – это мусорный бизнес.

Я. Розова― Я прошу прощения. Мы прерываемся на новости, а потом продолжим.

НОВОСТИ/РЕКЛАМА

Я. Розова― В студии – Яна Розова и Игорь Виттель. И наш сегодня – Евгений Хромушин, заместитель председателя Правительства Московской области.

И. Виттель― Ну, продолжим. То есть в Америке, можно не смотреть фильм, я, к сожалению, хорошо знаю эту тему – итальянские мафиози зарабатывают на мусоре. В России всегда было точно так же. Они же никуда не делись.

Е. Хромушин― Вы знаете, делись. По крайней мере, из московского региона. Наверное, перешли в какие-то другие. Не говорю, что просто исчезли. По одной простой причине. У нас все объекты находятся под тотальным цифровым контролем, причем не только там на месте объектов, но и здесь у нас в Правительстве. У нас сегодня на объект заехать без штрих-кода и электронного талона невозможно – шлагбаум просто не откроется. И у нас была как раз 2 дня назад на «Коргашино» проблема, когда сбился штрих-код – и 19 машин не могло заехать. И ничего не сделаешь. Там нет механического способа открывания шлагбаума.

Потому что тогда груз не взвесится, тогда не акцептуется оплата по договору. Соответственно, тогда регоператор, даже если привезет мусор, не получит своих денег. Поэтому мы эту систему сделали. И я хочу сказать, что владельцы полигонов здесь тоже проявили свою позицию, понимая, что возврата не будет, по крайней мере в Московской области. Вот те комплексы переработки отходов, которые создаются на «Тимохово»…

И. Виттель― А это частные полигоны?

Е. Хромушин― Это частные. Вот я называю «Тимохово», «Алексинский карьер» — это частные полигоны. В Алексинске в этом году до конца года будет запущен тоже комплекс переработки отходов. Чисто деньги частника. Просто мы сказали: «Либо мы вас закрываем, либо вы работаете по нашему Стандарту». Многие, как, например, «Егорьевск», который только что мы закрыли, не перешли на наш Стандарт. Поэтому мы их закрыли. У нас очень много инструментов, для того чтобы закрывать.

Мы не могли закрывать, пока у нас не хватало мощности. Пока у нас такой поток, а мощности по переработке нету. Сейчас у нас открывается КПО. У нас уже 4 открыто, 2 еще будут открыты до конца года. Соответственно, мы теперь уже можем диктовать свой Стандарт, что называется, полным ходом.

Я. Розова― А чтобы мусор тот же вывозили на дачных участках, что для этого нужно сделать?

Е. Хромушин― Если это у вас просто жилой дом, соответственно, там действует принцип оферты. У вас должна появиться контейнерная площадка и контейнер для вывоза мусора. Договор с региональным оператором в этом случае заключать не надо в письменной форме. Если это СНТ, СНТ – это юридическое лицо с особым статусом. Значит должны провести собрание, определиться, где у вас будет контейнерная площадка. И с СНТ как с юридическим лицом заключается договор на вывоз отходов. Ставится, соответственно, бак синий, серый и организуется вывоз.

Я. Розова― А как вы у себя дома, извините, организовали?

Е. Хромушин― Я живу в Новой Москве. У меня сейчас синий и серый контейнер большой.

Я. Розова― Прямо в квартире? У дома на участке.

Е. Хромушин― Нет, у меня дом. Стоит за забором.

И. Виттель― А еще же есть и желтый.

Е. Хромушин― Мне кажется, если бы мы пошли по принципу – желтый, зеленый, синий, мы бы ничего бы не достигли. Сейчас жителям очень просто. Надо собрать бутылки, сполоснуть их водой, бумагу всю как можно сильнее сжать, собрать это в один пакет с банками пивными и положить в синий контейнер. Нам этого достаточно, для того чтобы добиться 50% извлечения на синем баке. Если б мы усложнили, мне кажется… Мы не можем просить людей в 6-метровой кухне иметь 3 или 4 пакета с мусором. Поэтому мы остановились на смой простой схеме.

Мы считаем, что мы попали здесь в точку, потому что сейчас у нас потребность… У нас не хватает синих контейнеров. У нас суть жалобы: «Поставьте синий контейнер». Он либо переполняется, либо его нету. То есть ключевой пик жалоб сейчас: «Поставьте синий контейнер».

И. Виттель― Вопрос номер 1. Во сколько это все обошлось?

Е. Хромушин― Очень интересный вопрос. Почему, когда мы говорим, зарабатывают регоператоры или нет… Сейчас создание только инфраструктуры без КПО раздельного сбора – это мусоровозы, бачки и так далее – в Московской области инвестиции за год составили 12,6 млрд рублей.

И. Виттель― Из госбюджета.

Е. Хромушин― Нет, это чисто инвестиционные деньги. Из госбюджета мы расходовали средств на создание 3-х КПО (Комплексов переработки отходов). Остальные 9 делаются засчет средств инвесторов. Заводы по термической переработке строятся целиком за инвесторские средства, но возмещаться эти затраты будут через «зеленые» тарифы засчет средств с рынка оптовой электроэнергии.

И. Виттель― Вопрос номер 2. За последнее время, как мне кажется, поправьте, если неправ, количество жителей в Московской области очень сильно увеличилось. Во время бума подмосковного строительства, когда в Москве росли цены, очень многие пошли в Подмосковье. Насколько сейчас инфраструктура справляется с производимым этими жителями мусором?

Е. Хромушин― Год назад у нас был дефицит объемов образования отходов – порядка 2 миллионов тонн. В этом году с учетом строительства КПО мы вышли на достаточность.

И. Виттель― Что такое дефицит образования отходов?

Е. Хромушин― Это то, что отходов образовывалось больше, чем объектов переработки. Даже та же эксплуатация большинства полигонов почему вызывала проблемы у людей? Потому что просто загрузки полигонов не хватало достаточным образом обеспечить присыпку землей и формировать склон, исходя из нормативов. Поэтому в этом году мы вышли на ноль, то есть у нас сейчас запаса нету. Мы работаем только из того объема мусора, который есть. Вот на это объектов у нас хватает. В следующем году мы создадим 15-20% запас мощности с вводом 12 Комплексов переработки отходов.

Дальше что будет неизвестно. Исходя из роста строительства и так далее прогнозы есть. Есть шведский прогноз – когда мощностей будет много, а мусора будет не хватать. Швеция сейчас покупает английский мусор для того, чтобы работала ее индустрия как раз энергетическая в первую очередь. Я думаю, что мы к этому не придем, но мы по крайней мере вот этим 15-20% запасом себе создадим на 5-7 лет…

И. Виттель― Мы можем у Китая начать покупать на Дальнем Востоке.

Е. Хромушин― Я не думаю, что у нас есть необходимость покупать у кого-то из-за рубежа мусор. Во-первых, политически это совсем некрасиво, я думаю. Во-вторых, здесь важно иметь баланс тарифов, объемов и технологий.

Я. Розова― А деньги уходят в бюджет области или распределяются?

Е. Хромушин― Нет, здесь вообще бюджет области не имеет никакого отношения. Средства собираются жителями и юридическими лицами и идут региональным операторам, которые как регулируемые организации расходуют исходя из тарифной сметы – на ремонтную программу, на инвестиционную программу, на транспорт, солярку и так далее, и так далее. И на инвестиции в основные средства.

Я. Розова― А насколько могут подняться тарифы в следующем году?

Е. Хромушин― Мы уже приняли решение – мы тариф поднимать не будем.

И. Виттель― Вот вы называли тепловую карту. А где вы видите вот такую тепловую карту возможных возмущений в следующем году?

Е. Хромушин― Я надеюсь, что у нас возмущений в следующем году не будет. Я уже сказал, у нас осталось две последние проблемные точки – это «Лесная» (Серпухов) и «Ядрово». Мы уже людям сказали, что эти два объекта будут закрыты в декабре следующего года. Поэтому люди прекрасно знают, что там делается. Даже в «Ядрово», несмотря на то, что он работает, почему сегодня нет таких достаточно серьезных выступлений. Потому что сейчас уже при работе полигона создаются вот эти элементы системы рекультивации, то есть системы дегазации, системы сбора фильтрата и так далее. И, соответственно, люди понимают, что это последний год, когда полигон заканчивает работу, и дальше начинается рекультивация.

Список всех полигонов внесен в программу рекультивации. Это большая федеральная программа «Чистая страна», где как раз рекультивируются полигоны. Аналогичная ситуация с «Лесной». Соответственно, «Лесная» под Серпуховом прекратит также свою работу в декабре следующего года.

И. Виттель― Я только не понимаю все равно, почему это надо было до ОМОНа доводить, а не упреждать подобное. Мне кажется, что превентивные меры… В том числе и сегодня вы же наверняка видите подобные экологические проблемы, которые могут оказаться вспышками народного недовольства в следующем году и вообще в ближайшее время. Ведутся какие-то превентивные работы? Необязательные мусорные.

Я. Розова― Насколько вы открыты для людей?

Е. Хромушин― Ну, смотрите, как мы для людей открыты. У нас регулярно на все объекты переработки отходов, включая и полигоны, и КПО, ездят люди. Прям автобусами возим управдомов, общественников, всех. Вот заявляются, муниципалов собираем, показываем, что мы делаем. Вот даже вчера мы закрыли полигон в «Егорьевске» — мы сразу всех пригласили на новый КПО. Я думаю, что там через 2 недели люди приедут, причем с детьми, потому что там есть много интересных фишек для детей. Я не буду сейчас рассказывать.

И. Виттель― Пустите помойку разбирать?

Е. Хромушин― Нет.

И. Виттель― Радиодетальки?

Е. Хромушин― Нет, это больше связано со вторичкой. Поэтому там есть много интересных вещей для детей. Я думаю, что они увидят и им будет это очень интересно. Плюс экологический хоккей.

Я. Розова― А это что такое – экологический хоккей?

Е. Хромушин― Мой коллега знает. Увидите в прямом эфире, что называется.

И. Виттель― Мне уже страшно.

Е. Хромушин― Да.

Я. Розова― Подождите, а мошенники, вообще, остались в этой сфере?

Е. Хромушин― Конечно остались. Сейчас основная проблема в том, что вот крупное юридическое лицо – рынок, например – в соответствии с законом, у него должен быть этот договор только с региональным оператором. Он заказывает у регионального оператор договор с вывозом по факту. Сначала года ни разу не заказывают вывоз. Это что значит? Это значит, что он за наличные деньги какому-то незаконному предпринимателю платит в 3 раза меньше, чем тариф, и тот берет этот мусор. Но он не может его привезти на наши объекты, они не откроются.

И. Виттель― То есть они по-прежнему их выбрасывают куда-то.

Е. Хромушин― Да. И проблема в том, что вот эти предприниматели – это сегодня самая серьезная угроза экономике. Потому что, как правило, это физические лица и машина зарегистрирована на физических лиц. И даже вылавливая такого предпринимателя, мы максимально, что можем – оштрафовать его на 5 тысяч рублей.

Я. Розова― Всего?

Е. Хромушин― Да, всего. Потому что если юридическое лицо мы за этим поймали, это может быть штраф до 100 тысяч рублей, то, к сожалению, законодательство в этом смысле пока, и мы сейчас такие предложения подготовили, что вот в этой сфере штраф должен быть одинаковый для юридических и для физических лиц. Потому что именно поэтому они покупают в частные руки вот эти старые убитые «Камазы», объезжают предприятия, собирают отходы. Потом, когда наступает ночь, вываливают его вдоль Рижского шоссе.

Я. Розова― Ну, неважно.

Е. Хромушин― Это важно. Куда без пробок и дальше можно выехать и бросить. И Росавтодор чистит, и мы чистим, и так далее. То есть вот с этим надо бороться, причем надо бороться очень жестко.

И. Виттель― А есть методы борьбы, кроме административных и штрафов? Технологические, как мы уже сегодня говорили.

Е. Хромушин― Ну, по таким машинам я не знаю технологических способов. К сожалению, это просто ужесточение штрафов.

И. Виттель― Или запретить продавать убитые «Камазы» физическим лицам.

Е. Хромушин― У нас защита малого предпринимательства и так далее, и так далее. Сейчас проблема в чем? Вот даже инспектор административно-технического надзора на видео фиксирует факт сброса мусора. У него нет полномочий в административной практике подойти выяснить у физического лица его паспортные данные, чтобы составить протокол. И он не может задержать транспортное средство.

У нас налажено взаимодействие. Инспектор надзора звонит на ближайший пост ГИБДД, говорит, сейчас приедет машина, те останавливают, выясняют паспортные данные. Тогда инспектор может составить протокол. Но это опять 5 тысяч рублей. Он 8,5-9 берет за вывоз. Риск – 5. Понимаете, это несопоставимо. Риск должен быть 250 тысяч, 100 тысяч, 150 тысяч.

И. Виттель― Но в комплексе все эти меры надо проводить.

Е. Хромушин― Конечно. Но для этого надо менять федеральный КоАП. Мы сейчас с таким предложением выходим. Потому что пока федеральный КоАП в этой части к физическим лицам очень мягко относится.

Я. Розова― Я, знаете, хотела еще обсудить какую проблему? Я много в этом году летом путешествовала по Подмосковью и обратила внимание, что леса в ужасном состоянии.

Е. Хромушин― Следующий вопрос, куда мы накидываемся – это леса. Вот у Вадима Сергеевича, наверное, нет картинки, но мы сейчас будем делать. Значит, мы сейчас будем ставить централизованные площадки для сбора отходов вместе с рекуператором во всех входах в лес. К сожалению, особенно федеральные леса, там вообще нет в смете содержания этих отходов. То есть лес, который в Сибири, наверное, туда люди не приходят. Там не надо в смете учитывать расходы после пикников. Значит, лес, который находится в Подмосковье, он посещаемый.

Поэтому, соответственно, мы сейчас нашли решение, когда еще муниципальная земля не переходит в федеральный лес, мы ставим площадки по сбору отходов, проводим разъяснительную работу с людьми, чтоб даже если люди пришли в лес с мусором, чтоб по крайней мере на той площадке, которая около леса, его бросили. Но здесь же, понимаете, это вопрос не столько власти. Я, когда прихожу в лес, я же за собой убираю. И не только за собой.

Я. Розова― Но мотивация людей должна быть.

Е. Хромушин― Ну, это мотивация, культура. Вот Вадим Сергеевич показывает. Да, мы сейчас будем ставить такие площадки на входе в лес. Культура в чем – что я прихожу всегда в лес, вот я с ребенком езжу, мы всегда берем с собой еще дополнительные черные пакеты. Мы не только за собой мусор вывозим, мы вывозим мусор, который мы встретим по дороге. Конечно, это надо воспитывать со школы, о чем у нас сейчас есть образовательные программы для детей. Дети приходят домой и спрашивают уже родителей: «Почему вы не разделяете мусор?», и так далее. Ну вот лесами сейчас будем заниматься.

И. Виттель― Мы должны воспитать Грету Тунберг в своей семье, как Бабу Ягу.

Е. Хромушин― Можно без комментариев я это оставлю? Все-таки хочу рассказать о перспективах. Как я сказал, возвращаясь, у нас есть 4 части. Первое – это раздельный сбор. Второе – это Комплексы переработки отходов. Третье – это рекультивация полигонов. И термическое – это сжигание. Вот в этом смысле нам сейчас гораздо проще разговаривать с людьми, потому что у нас по каждому муниципалитету есть понимание, что будет происходить с объектами переработки отходов. Много вопросов по заводам мусоросжигательным (или, как правильно говорить, по термической переработке). Пользуясь эфиром, я хочу сказать, что у нас это строит корпорация «Ростех».

Я. Розова― А вы почему рекламируете?

Е. Хромушин― А я не рекламирую, я просто говорю, потому что у нас с ними заключен контракт. У нас процедуры все пройдены. И в данном случае рекламы как раз никакой нет, потому что это единственный исполнитель по Указу президента. А в нашей части у нас заключен инвестиционный контракт на как раз предоставление земельных участков под эти объекты. Я, просто, что хочу сказать. Сегодня, мне кажется, когда мы вот эти 3 детали прошли, подходя к 4-й, здесь очень много спекуляций. В Вене стоит 8 мусоросжигающих заводов. Вся Вена отапливается и работает на мусоросжигающих заводах. Во всех европейских столицах есть мусоросжигающие заводы.

Сегодня технологии в основном связаны с сжиганием, локализованным уже российскими производителями, как я сказал. Контроль, что касается выхлопа, остается за зарубежными специалистами. Но наша задача, благодаря вот этим 4-м ступенькам, прийти… Мы не придем сразу, как Швейцария, к нулевому захоронению. Наша задача – выйти на 7%. То есть вот 20% вторички, 30% органики. Остается 50% «хвостов». Вот эти «хвосты» мы готовим в виде RDF-топлива (это топливо из отходов), которое, кстати, гостировано. ГОСТ появился на это топливо еще в 17-м году.

И. Виттель: В 1917―м?

Е. Хромушин: В 2017―м году. То есть российские ученые понимали, что это будет востребованным видом топлива. И оно гостировано.

Я. Розова― А где используют это топливо?

Е. Хромушин― Вот пока в России нигде. Первое, где будут его использовать – это заводы по термической переработке. В Швеции его используют везде. Они сейчас разбирают все свои ТЭЦ газовые, оставляют один котел для газа как резервный, все остальное делают…

И. Виттель― Но тогда мы сейчас немножко еще уйдем в сторону. Насколько я наблюдаю, в России вообще практически все альтернативные источники энергии, к сожалению, пока что не прижились.

Е. Хромушин― Абсолютно верно.

И. Виттель― Вот едешь по Австрии по той же, раз уж вы ее упомянули. Ветряки стоят каждые чуть ли не 50 метров. Где-то едешь, иногда ночью это выглядит страшно. А в России кто только, включая Давида Михайловича Якобашвили, торфяное пытались делать, серьезный очень проект. Тоже не пошло. Торф – это проблема. Не мне вам рассказывать. А тут действительно торфяная энергия – это серьезный был проект. И не только у него. Не работает. Все альтернативное – биотопливо, включая даже электрические автомашины – у нас по ряду причин не… Почему?

Е. Хромушин― Ключевая причина – что газ стоит в 7 раз дешевле, чем в Германии. Вот и все. То есть у нас сейчас газ – самый дешевый источник топлива.

Я. Розова― А то топливо, о котором вы говорите, оно будет насколько…?

Е. Хромушин― А оно ж бесплатное!

Я. Розова― Ах, точно, да.

Е. Хромушин― У нас еще по программе газификации, потому что это тоже мой в области вопрос, у нас еще, поверьте мне, очень много делать. Мы сейчас только подошли на обеспечение газификацией тех людей, у которых единственное жилье, то есть больше нет жилья.

Я. Розова― Ой, я в Ютюбе видела, когда вы закрывали «Воловичи», там на вас очень активная барышня напала.

Е. Хромушин― Да, да, да. Поэтому, поверьте мне, для индивидуальных домов заниматься программой газификации мы еще будем долго. Потом, в конце концов, чем больше газа мы сэкономим внутри страны, тем больше мы продадим на экспорт. А это валюта. Поэтому здесь вообще никакого конфликта интересов я не вижу. А вот Швеция я говорю, что делает – закрывает газовые ТЭЦ, переводит их на RDF-топливо. И это такая большая программа серьезная. Мы к этому идем. Просто, я хотел сказать, что очень важно в заводах по термической переработке.

Если мусор на них идет не подготовленный, то есть, что называется, с бачка, то очень сложно – надо ставить систему защиты, подготовки и так далее. И в том числе большой объем золы, который при этом образуется, он токсичный. Соответственно, разные страны по-разному это делают. В той же Австрии ставят очень мощные фильтры. На выбросе воздух идеальный. Но при этом 250 тонн в год образуется опасных отходов, которые надо отдельно захоранивать.

Мы сейчас говорим о чем – что благодаря вот этой система сортировки, что мы из сжигаемых отходов исключаем стекло и органику, мы гарантируем то, что у нас процесс сжигания идет максимально эффективно сами по себе без дополнительных, несмотря, что они все предусмотрены, систем очистки, гарантирует стабильное горение. Потому что все возможности даже по появлению опасных веществ только при переходных режимах. Мы от этого вообще уходим, потому что у нас очень стабильный состав топлива, который идет на заводы.

Я. Розова― Вы знаете, что в Японии очень жестко по отношению как раз к сортировке мусора. И в подвалах отдельные помещения для этого выделены. Вы довольно гуманно отнеслись к жителям Подмосковья. Но у меня возникает вопрос. Наверное, это связано с тем, что пока мы не готовы так хорошо перерабатывать мусор, как в Японии, используя ну просто любую деталь.

Е. Хромушин― Вы знаете, я думаю, как только появится механизм залоговой стоимости, у нас это даст очень сильный толчок…

Я. Розова― Это вы расшифруйте, что вы имеете в виду.

Е. Хромушин― Это когда в производстве каждого изделия – в первую очередь бутылок и так далее – закладывается копеечка на его последующую утилизацию. Вот сейчас европейские производители, не будут называть марку, чтобы не было рекламы, выпускает автомобили, которые – вот выиграл сейчас 2 года назад – то есть автомобиль утилизируется на 95%. То, что выпущено, соответственно, утилизируется. Поэтому сейчас раздельный сбор отходов – вот то, к чему мы идем. Мы не ставим даже задач 5, 6.

А залоговая стоимость говорит о том, что вот эта копеечка может быть депонирована специальным образом. Наверное, будет какая-то государственная система для этого создана. И тем, кто будет перерабатывать, эта копеечка будет приходить. В Советском Союзе было проще. Вот мы сегодня как раз обсуждали с коллегами.

Я. Розова― А как там было?

Е. Хромушин― 5 номенклатур бутылок. Их принимают все заводы. То есть ты где бы ни собрал бутылку, ты ее отравил на ближайший стекольный комбинат.

И. Виттель― И всегда было найти на похмелиться сразу же.

Е. Хромушин― Да,

И. Виттель― А что ты на меня так смотришь? Так люди и делали: с утра сдал пустую тару – купил новую бутылку. В чем проблема-то?

Е. Хромушин― Да. А она тут же попала на ближайший пищевой комбинат, завод и так далее. Ее помыли, дезинфицировали, она пошла в производство. Сейчас каждый производитель использует свою бутылку. И сегодня, условно, бутылка, которая произведена в Черноголовке, а куплена в Коми, мы никогда не сделаем процессинг, для того чтобы ее сюда привезти.

Я. Розова― Это то, с чего вы начали, да.

И. Виттель― А зачем сюда привозить? По-моему, во всем мире, вот в Америке я наблюдал, у каждого супермаркета стоит, ты сдаешь эти бутылки, автомат распознает.

Я. Розова― Видишь, пока Московская область впереди планеты.

Е. Хромушин― Потому что как раз там есть залоговая стоимость. Сейчас Минприроды России очень активно занимается этим. То есть сейчас подготовлен как раз комплект поправок по залоговой стоимости. С ней причем очень активно борются определенные товарищи, потому что это опять же для легализации рынка. То есть как только появляются легальные переработчики (и их много), соответственно, уходят нелегальные. Вот, к сожалению, этот механизм в мусоре работает только так. Из всего сырья рентабельным сейчас является только пластик. Его 4 вида, притом что всего 24 вида основного пластика. Все остальные отходы…

Бумагу забирают как давальческое сырье. То есть мы привозим, у нас ее забирают. У нас, слава богу, площади свободные. Ее делают на переработку картона. Соответственно, стекло тоже берут только для производства утеплителей. То есть стекло в части производства пищевой посуды не идет именно потому, что сложный процесс. У вас камешек коричневого стекла может испортить тонну белого стекла.

А это можно достигнуть, только если будут стоять фандоматы для белого стекла сразу собирать, вообще не заходя ни в бачки, ни в КПО, никуда. Вот как в Германии. Так в этой копеечке как раз есть содержание этих фандоматов, логистика от них до переработки и, собственно говоря, переработка. У меня гарантированно белое стекло – любую бутылку для местного производителя, которому нужны, я отолью.

Я. Розова― Были бы у нас все такие чиновники.

Е. Хромушин― Приглашайте. Мой коллега Дмитрий Александрович Куракин может часами рассказывать про рекультивацию полигонов.

Я. Розова― Давайте минуту. У вас есть возможность обратиться ко всем.

Е. Хромушин― Ну, я хотел бы поблагодарить жителей Московской области за то, что они так серьезно и активно отнеслись к проблеме раздельного сбора. Мы в это не верили. То есть реально. Мы планировали, что мы поставим порядка 13 тысяч контейнеров для синих отходов и будем 5 лет идти к тому, чтобы они начали заполняться отходами. Понятно, бывают случаи, когда не тот пакет кидают. Это все бывает. И это и в мире бывает. Просто, за это в мире санкции очень серьезные. У нас их нет. Я думаю, что не будет. У нас сознательность в этом смысле экологическая гораздо выше. Сегодня у нас почти 40 тысяч таких контейнеров. И их не хватает. Потому что люди реально начали собирать.

Я. Розова― Докупать их будут региональные операторы.

Е. Хромушин― Да, это все региональные операторы. Поэтому здесь мы должны работать все вместе. Жители должны разделять. Мы должны сортировать, перерабатывать. И тогда мы, собственно говоря, уйдем от всех свалок, как я уже сказал. И наша задача – по крайней мере в 5-летней перспективе выйти на 7-10% захоронение всего. Потом хотелось бы, конечно, упасть до 5%.

Я. Розова― Евгений Хромушин, заместитель председателя Правительства Московской области. Игорь Виттель.

И. Виттель― И Яна Розова. Спасибо, Евгений. Спасибо, Яна.

Фото: «Российская Газета»