Если в кроссворде вам встретится – «родина Чайковского», смело пишите – «Клин», даже если давно и точно знаете, где наш великий композитор родился. Всё равно Воткинск в четыре клетки не уместится… «Виновник» этой распространённой ошибки – уютно разместившийся в этом подмосковном городе «Государственный мемориальный музыкальный музей-заповедник П.И. Чайковского». Сегодня мы беседуем с новым директором этого музея Игорем Корниловым.

 

«Белый снег, серый дом…»

– Игорь Петрович, можете ли вы вспомнить, когда впервые посетили музей Чайковского?

– Позвольте начать с того, когда я впервые услышал его музыку… Как у каждого, наверное, ребенка из интеллигентной семьи, мое знакомство с Петром Ильичом, состоялось на «Щелкунчике». Случилось это… в начале 70-х годов в замечательном Тбилисском театре оперы и балета имени Захария Палиашвили. Это был традиционный новогодний спектакль, и то ощущение сказки, тайны, какого-то рождественского чуда сохранилось у меня и по сегодняшний день.

Что касается музея, то знакомство с ним произошло гораздо позже. Я тогда работал в Национальном музее республики Татарстан, и у нас была такая хорошая практика: мы обязательно – иногда командой, иногда поодиночке – ездили по музеям страны, и во время каждой такой поездки старались захватить как можно большее их количество. И я прекрасно помню то ощущение, когда в один из прекрасных, но ужасно холодных зимних дней в начале 90-х, после Москвы с её не очень убранными в то время улицами и «кашей» под ногами, после поездки в промерзшей насквозь электричке я добрался до музея в Клину. А здесь!.. – Невероятно белый, хрустящий под ногами снег, а в глубине парка – старинный серый дом…

Помню, что некоторые вещи мне очень ярко запомнились ещё тогда, и уже потом, повторно бывая в музее, я восстанавливал в памяти свои первые впечатления. Четко отпечатались в памяти, например, грузинские ковры в гостиной, и даже в этот раз, когда после моего назначения мы ещё раз прошли по экспозиции, увидев их на месте, я – успокоился – «паззл сложился»…

У меня вообще очень трепетное отношение к мемориальным музеям, потому что они, за редким исключением, сохраняют необычайную атмосферность, ощущение жизни. Они всегда хранят невероятное тепло, энергетику тех предметов, которые окружали героя, тех событий, которые в их стенах происходили.

И сейчас это отношение у меня ни в коей мере не нивелировалось, а наоборот усилилось. И я буду, наверное, ещё повторяться, но свою основную задачу в музее Чайковского я вижу в подпитке этого состояния, которое должны почувствовать здесь посетители, этого духа «гения места». У наших гостей должно складываться ощущение дома, в котором буквально пару минут назад вот за этой конторкой, за этим столом работал Пётр Ильич. Он только что вышел, и если мы выглянем в окно, увидим его, удаляющегося по дорожке. Он гуляет. Но мы знаем, что он скоро вернется…

А испытываю и чувство ответственности, соприкасаясь с этим именем – именем планетарного масштаба. Я отдаю себе отчет, что любые неверные движения, которые могут нанести хотя бы малейший урон имени Петра Ильича – невозможны априори.

Но при этом я очень хочу, чтобы гости нашего музея, уходя из него, сохраняли в своей памяти не «бронзового» героя, а живого человека – со своей историей, со своими эмоциями, со своим отношением к жизни, к природе, к Родине, к происходящим событиям, к коллегам-композиторам… То есть Петр Ильич должен стать для них реально осязаемым живым человеком, который творил величайшую музыку.

 

« Я поведу себя в музей…»

– С Чайковским, с его биографией наши читатели, надеюсь, знакомы. Давайте познакомим их с Вами. Пока известно лишь то, что вы – кандидат исторических наук и имеете немалый опыт музейной работы…

– Родился я в Тбилиси – городе удивительной судьбы, удивительной атмосферы. В городе, сделавшем очень много для формирования меня, как личности. Это город с удивительной музыкальной культурой, с великолепными театрами, великолепной консерваторией, с замечательными оперными певцами с удивительными композиторами, с дивной народной музыкой – все это, безусловно, не могло не сказаться на моём формировании.

Второй город, который для меня очень важен – это Казань. Учиться я поступил в Казанский университет – академический, классический, с великолепным профессорско-преподавательским составом, с замечательной научной библиотекой, с удивительными традициями и в преподавании, и в отношениях. Плюс ко всему учиться мне посчастливилось в советские времена, когда существовали так называемые «факультеты общественных профессий», которые выдавали полноценные дипломы. Я учился параллельно на историка и на искусствоведа. Базис, заложенный в университете, дорогого стоит, и я благодарен своим университетским учителям, которые очень много сделали для формирования меня как специалиста.

По окончании университета я пошел работать в музей. Тогда он назывался Государственный объединенный музей Татарской АССР, сейчас это Национальный музей Республики Татарстан. Это моя музейная альма-матер, моя первая музейная любовь с удивительной – свыше миллиона единиц хранения – коллекцией. Ещё бы – крупнейший региональный музей страны. Там работали мои первые музейные учителя, там я получил и первый опыт работы, общения с музейными предметами, с подлинниками, первое общение с посетителями… Помню чувство гордости от сознания того, что тебя внимательно слушало 40 человек! А если ещё и с переводчиком… Иностранцев в Казань на теплоходах приплывало достаточно много.

Помню первые поездки уже в качестве музейного специалиста по городам и весям. Мы были безумно горды, что у нас был автобус – «Кубань», с кинобудкой. Мы садились в него, закупали тушёнку, «завтраки туриста» и отправлялись в путешествие по стране. Ночевали иногда прямо в автобусе, иногда на полу в фойе музеев – спальники с собой брали. И так проехали полстраны! И только когда стало чуть получше с финансовыми возможностями, уже могли позволить себе гостиницу.

Собственно говоря, весь мой карьерный рост и состоялся в музее. Придя на должность заведующего выставочным сектором, уходил я из музея в должности заместителя генерального директора. А в промежутках возникали не то что предложения, а некие «настойчивые обязательства», в силу которых побывал я и на государственной службе, в том числе и в Правительстве республики Татарстан. Но в той или иной форме вся моя деятельность, так или иначе, была связана с культурой. Затем меня пригласили на работу в Москву, в Министерство культуры, где я был начальником отдела Музейного фонда Российской Федерации. А потом состоялось долгожданное возвращение в музей. Долгожданное, потому что, как бы это ни звучало громко, пафосно – смыслом моей жизни является работа в музее.

«Музеи не могут и не должны быть скучными!»

– Музей для меня – это организм живой. И очень сложный, – продолжает рассказ Игорь Корнилов. – Каждый музей – со своим характером, со своей историей, со своими легендами. Музей – это не место службы, это не работа «от сих до сих», здесь так не получается. Музей требует от тебя постоянной отдачи, но вся прелесть этой работы в том, что он тебе себя тоже отдает: ты видишь реакцию посетителей музея на то, что ты делаешь. Уходя с работы, ты видишь выставку, которую строил, экспозицию которую вы делали. Ты слышишь в концертном зале звуки рояля и понимаешь, что сейчас проходит концерт, и люди уйдут оттуда с замечательным настроением. Ты видишь вычищенные дорожки сада и понимаешь, что завтра туда придут посетители и им будет комфортно. То есть, каждый день ты оставляешь что-то не эфемерное, а вполне реальное, осязаемое.

Плюс ко всему у музея есть и характер. Он устает, он разговаривает! Это выражается по-разному. Мне кажется, что вы сейчас на меня смотрите с легким ужасом…

– Ну, что вы! В одном из музеев мне рассказывали, что у них живут привидения…

– Не буду отрицать, – улыбается Игорь Петрович, – потому что у каждого музея есть нечто своё неосязаемое. Хотите, назовите это «духом музея», хотите – «душой музея». Он на самом деле живой, потому что это чувствуется, это слышно по поскрипыванию половиц, по тому, как «вздыхают» какие-то вещи, как неожиданно захлопываются двери…

– В конце концов, если есть «Фантом оперы», то почему бы не быть «Фантому музея»?

– Да, и он действительно устает, когда проходит очень много людей, когда они неадекватно на какие-то вещи реагируют. Но он бывает очень трепетен и открыт, когда видит адекватных и воспринимающих правильно то, что он показывает.

Вообще музей – это очень сложная институция хотя бы потому, что в отличие от очень многих организаций он состоит из трех безусловных составляющих: это здание музея, это коллекция и это люди. Попробуйте из этой, казалось бы, простой трехчленной комбинации что-то поменять! – И поменяется всё! Есть немало случаев, когда музей переезжает из одного здания в другой, даже улучшая свои «жилищные условия», но получается уже музей другой: другие стены – другие ощущения. То же происходит при смене коллектива: когда она происходит плавно, спокойно, когда есть преемственность поколений, когда старшие учат младших, рассказывают, делятся опытом – это одна песня. Когда в силу каких-то обстоятельств происходит резкая замена, тоже получается другой музей. Ну, и упаси Боже, если вдруг по каким-то причинам поменялся формат коллекции…

Когда меня мои знакомые спрашивают: «Скажи, что ты потерял в музее? Ведь были же самые разные варианты работы – тоже интересной, тоже предполагающей какую-то самоотдачу и, если угодно, социальную значимость…», я не знаю, как ответить. Это трудно объяснить. Наверное, всё то, о чем я сегодня говорю, синтезируется в некую внутреннюю составляющую, без которой ты себя чувствуешь не совсем комфортно.

Музеи могут быть разными: и академическими, вроде кунсткамеры; и музеи с какими-то уникальными старыми экспозициями, которые сохраняются, как раритеты; музеи ультрасовременные, с огромным количеством каких-то мультимедийных предметов. Но музеи не могут и не должны быть скучными!

«Не хочу смешить Бога…»

– Вы рассказывали, что любили и продолжаете любить ездить по музеям. Не мешает ли вам то, что вы теперь не «обычный», как говорят в рекламе турист, а профессионал? Восприятие – разное?

– Конечно! И это – самое печальное. Нет ничего хуже посетителей-музейщиков, я и сам себя не люблю в качестве посетителя: это чем-то похоже на работу критика – театрального, музыкального, ресторанного – не важно.

– То есть ты приходишь не наслаждаться, не удовлетворять собственное любопытство, а искать недостатки? Ну, или, наоборот, достоинства…

– Ты приходишь с осознанием того, что должен очень тщательно всё посмотреть, увидеть, что коллеги сделали так, а что они сделали не так. Для того, чтобы не повторить это «не так» у себя. Поэтому я стараюсь поступать иначе. Да, приходя по роду деятельности и на открытие выставок, и на какие-то мероприятия, я, безусловно, стараюсь быть максимально позитивным и всегда радуюсь успехам коллег и прошу их делиться какими-то находками, интересными решениями. Но опять-таки, в силу, наверное, уже некой «профессиональной деформации» мне уже сложно слушать экскурсовода… Успокаивает, что когда я общаюсь с коллегами, слышу от них то же самое.

– Но в Музей Чайковского вы пришли не как любознательный человек или поклонник его таланта, и не просто, как специалист-музейщик, а, можно сказать, «в третьем качестве». Тут вы можете не просто посмотреть со стороны, оценить достоинства и разглядеть недостатки. Здесь вы можете то, что вам не нравится, то, что считаете неправильным – изменить…Что-то такое уже приглядели?

– Как руководитель, имеющий, так сказать, некий опыт, я всегда с большой осторожностью воспринимаю ситуацию, когда человек, только что назначенный, встает и выдаёт – и «программу-минимум», и «программу-максимум», и обещания, что «через четыре года здесь будет город-сад…» Не хочу, никогда такого не делал и не буду. По ряду причин. Начнем с того, что – не в силу каких-то дежурных реверансов, а на самом деле, в силу своей работы в этой музейной отрасли, – я относительно неплохо знаю и состояние этого музея, и его потенциал, и его возможности. И, безусловно, оцениваю их самым высшим образом. Не мне вам рассказывать, кто такой Петр Ильич и насколько это… – не люблю это слово – мировой «тренд».

– Самый исполняемый в мире русский композитор…

– Совершенно верно. Нет в мире человека, обладающего элементарной культурой, который не знал бы, кто такой Петр Ильич Чайковский. Поэтому тут, честно говоря, такой потенциал, которым сложно не воспользоваться. Плюс ко всему это музей с удивительной историей, это старейший в России мемориальный музей, это музей с удивительными коллекциями. Музей, являющийся, по сути, «Национальным институтом Петра Ильича Чайковского». По аналогии с такими известными мировыми институциями как «Институт Гете», «Институт Сервантеса» и т.д. Это – центр наследия П.И. Чайковского. Здесь работает высокопрофессиональный коллектив, исследователи с мировым именем. Здесь издаются замечательные работы.

Я не готов давать рецептов и советов хотя бы по одной простой причине: прежде чем приступить к разработке концепции развития, программных документов, некой «дорожной карты», должна быть проведена тщательная аналитическая работа.

Естественно, у любого музея есть как сильные, так и слабые места. Я уже сказал, что сильные места здесь – это, безусловно, имя, это коллекция, и это коллектив. Я хочу отдать должное: на самом деле все мои предшественники сделали для этого музея очень много. Я очень рад, что сегодня вместе со мной работает Галина Ивановна Белонович, которая долгие годы была руководителем музея, а сейчас является заместителем по науке. Я рад, что есть и некие музейные династии, преемственность – это тоже важно. Я очень много в эти дни читаю – документов, отчетов, планов, концепций. Встречаюсь с руководителями отделов, сотрудниками, изучаю фонды, изучаю хозяйственные вопросы – их тоже очень много и на самом деле есть проблемные вещи, связанные со зданием, с ремонтными работами и т.д.

Знаете, есть хорошая поговорка: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Давайте я, как человек, умудренный опытом – и житейским, и творческим, и административным, – воздержусь от шапкозакидательства. Это будет смотреться некрасиво по отношению к моим предшественникам, которые на самом деле сделали много. Это будет нечестно и по отношению к самому себе, потому что я где-то могу нечаянно выдать свои мечты, и они вам покажутся чистой маниловщиной. А я этим заниматься не люблю. Фантазировать – да, где-то внутри остаются некоторые идеи, которые могут быть реализованы. Не в ближайшее время, а гипотетически. Я их не уничтожаю, они у меня хранятся, я их даже слегка культивирую – поливаю, удобряю…

Ну, а о главном – о том, какое чувство должно возникать у посетителей музея, я уже говорил в начале. И я буду к этому неустанно стремиться.

 

Музыканты тоже начинают «с первой цифры»…

– И последний, что называется «животрепещущий» вопрос: современные музеи уже давно не воспринимаются, как место, где можно просто походить, посмотреть, послушать экскурсовода и ни в коем случае ничего не потрогать. На ваш взгляд, стоит ли вводить в экспозицию так называемый «интерактив», современные технологии, или же есть музеи, в которых этого лучше не делать?

– По своим внутренним убеждениям, я – консерватор. В хорошем смысле слова… Никакой гаджет мне не заменит общение с книгой: мне важно её ощущение, запах типографской краски, переплёта… А если книга ещё и букинистическая, мне нравится находить в ней какие-то пометки, смотреть, есть ли чей-то экслибрис, дорисовывать для себя историю этой книги. Гаджет этого не даёт, он холодный и бездушный. Но… Я – человек, живущий в XXI веке, и прекрасно понимаю, что обойтись без всего этого уже не возможно.

Музей Чайковского в этом плане идёт в ногу со временем. В 2019 году благодаря нацпроекту «Культура» здесь получили и светодиодный экран для концертного зала, и акустическую систему. В детском центре у нас – виртуальный оркестр: вещь достаточно яркая, интересная, это теперь часть интерактивных детских программ. Мультимедийные технологии используются на выставках. Например, на обновленной экспозиции «Чаковский. Симфония «Жизнь» вся цифровая составляющая является очень важным и нужным подспорьем к пониманию основных этапов жизни и творчества Петра Ильича. Это и визуализация, и аудиофайлы. Я прекрасно понимаю, что без возможностей цифровизации, без наличия тех же самых сканеров невозможно полноценное создание государственного каталога, невозможно полноценное участие в выставочных проектах.

Но в одном я остаюсь ужасным консерватором и никогда не буду менять свои принципы. Ничто и никогда, никакая самая навороченная цифровая техника, не заменит общения с музейным подлинным предметом.

Беседовал Алексей Сокольский

Фото Юрия Балдина