Большинство людей как-то негативно относится к посещению врачей с приставкой «психо». Психиатр, психоневролог, психотерапевт, психолог – это врачи разных направлений и занимаются они серьёзными людскими проблемами. Число людей с больной психикой на тысячу человек остаётся примерно величиной постоянной на протяжении многих лет, в то время как количество тех, кому нужна помощь других врачей в наше, сумасшедшее время, неизменно растёт. Высокие темпы жизни, стрессы, психические травмы являются серьезными людскими проблемами. Недаром во многих школах появились психологи. Их помощью пользуются и целые семьи, и серьёзные компании. И если первым, как правило, требуется постоянная медикаментозная помощь, то вторым – лечение разовое до снятия проблемы, а третьим – понимание развития болезни. Психолог помогает человеку найти его проблему и определить варианты для её решения. Но говорить о наличии в стране цивилизованной армии специалистов-психологов вряд ли возможно. Скорее это – дань моде.

Сегодня я беседую с Софьей Сергеевной Беляевой, которая всю свою жизнь посвятила психиатрии, и более 35 лет непосредственно клинской.

«Я родилась в Москве во вполне благополучной семье в 1937 году, и в том же году мой папа был репрессирован. Приговор – 10 лет без права переписки. Это негласно означало – «пустить в расход». Мол, нет человека – нет проблемы. Тринадцатилетний мальчик написал письмо Сталину, как они дети любят своего папу и как им без него трудно. Такие письма в адрес правительства отправлялись тысячами. Но с посланием семьи Беляевых случилось чудо. Оно попало в руки к удивительно смелому человеку, который сумел добиться пересмотра дела, вызвал свидетелей, которые сознались в том, что оболгали подсудимого. Так что через три года папа вернулся в семью. Этот случай исключителен, иначе, как чудом его не назовешь. Нашёлся человек, который осмелился «вякнуть». Всю свою жизнь мама, папа и мы – четверо детей – молились за этого смельчака. Правда в Москве нам жить не разрешили, и тогда мы уехали в Загорский район. Вот так и получилось, что я покинула Москву в четыре года. Но многочисленные московские родственники нас не бросили и постоянно поддерживали.

В медицинский институт я поступала четыре года подряд. Туда был огромный конкурс – 28 человек на место. И. хотя я сдавала экзамены на отлично, меня не брали. Зато студентами становились дети богатых родителей из союзных республик. Система взяток существовала и тогда. Но я не сдавалась, решив стать врачом во чтобы то ни стало.

И наконец, моя мечта сбылась, – я студентка. Вы не представляете какие сильные преподаватели у нас были. С мировыми именами и такие человечные! Они являлись представителями той старой интеллигенции, которая существовала ещё до революции. С первого курса к нам обращались только на «вы». Все вместе мы были большой и дружной семьёй. И если кому-то нужна была помощь, то достаточно было прийти на кафедру и сказать: «Я ваша студентка, нельзя ли обследовать мою маму (сестру)». Все вопросы решались чуть ли не в мгновение. Сколько раз я сама обращалась и ни разу не получала отказа. И буквально влюблена была в своих преподавателей, которые и сейчас живут в моей памяти. Давыдовский Ипполит Васильевич – уже старенький, без волос, весь в веснушках со своей светлой улыбкой. Мне было мало его лекций, и моё поклонение доходило до того, что я ездила во все другие аудитории, где он выступал, включая институт имени Патриса Лумумбы.  Как же интересно он рассказывал, и знаете почему? Он был патологоанатомом. А хирург Крелин Юлий Зусманович был к тому же еще и писателем. Это он написал «Старик подносит снаряды». А его доктор Мишкин сейчас экранизирован, и я с удовольствием снова и снова смотрю этот фильм. Врач, помню, жил на первом этаже хирургии, и окно у него всегда было открыто. В него лазили все молодые хирурги, чтобы отдохнуть в его комнате, а то и поспать, поесть и шествовать дальше по своим делам. Этот педагог очень любил русскую классику, особенно Достоевского, Толстого, Чехова, и позволял себе на лекциях размышления чисто литературного толка.

Учились мы легко, и так же свободно сдавали экзамены. Я горжусь тем, что за всё время учёбы, не пропустила ни одной лекции. Будучи самой старшей по возрасту среди студентов нашей группы, я частенько помогала советами своим товарищам по житейским вопросам. Если же говорить о специализации, то психиатрию выбрала сознательно. Это направление медицины вызывало у меня огромный интерес. Да и кафедра наша была очень сильная. После окончания института меня распределили в психиатрическую больницу Рузы.  Потом в 1976-ом я попала в Клин, в Золинскую больницу. В то время ею заведовал Владимир Александрович Спичаков. Но со временем туда стали «заглядывать» наркоманы, возросла опасность и больницу перевели в Клин в Майданово, где я стала заведовать сразу двумя отделениями. Тогда ещё наркология не была выделена, как сейчас, и приходилось нелегко. Однако, я знала – всегда могу обратиться за помощью к своим педагогам.

Был у меня один тяжелый случай, когда даже потребовалась помощь «Склифосовского».  И что вы думаете? Главный врач Борис Владимирович Смирнов выделил машину с водителем, который привез нужного специалиста. Тот пробыл у нас целый день и реально помог больному без оформления разных бумаг. Я даже не знаю, шла ли ему за это какая-то оплата.

Знаете, что ещё интересно – я своих больных всегда любила! С психически больным человеком ведь нужно общаться по-особому. Его надо слушать, смотреть в глаза, погладить по руке, приобнять. Был у меня в первый год работы в Золино такой случай – веду прием, передо мной сидит больной, отвечает на вопросы и вдруг замолкает. Задаю вопрос – молчит, другой – то же самое. Я пытаюсь выяснить в чем дело. И слышу: «Я вам говорю, а вы зеваете». Да, действительно, я же ночью дежурила и отдохнуть не получилось. А больной – словно ребёнок.  И ещё у психически больных особый, я бы сказала, «собачий нюх» – они всегда чувствуют, когда их боятся. Вот поэтому, чтобы таким больным помочь, надо найти с ними общий язык и тогда они будут врачу доверять».

Не могу не задать собеседнице вопрос об историях о массовых убийствах, совершённых психически больными людьми. Проводится психиатрическая экспертиза, в результате чего выясняется, что тот болен и ранее был на приёме у психиатров. «Таких случаев в наше время не встречалось, – отвечает она, – раньше, больной, стоящий на учёте, находился под контролем участкового психиатра и тот нёс ответственность за него, поэтому контакт врача с таким больным не прерывался никогда. А сейчас заговорили о нарушении прав человека (в том числе психически больного), мол, не надо ему навязывать лечебной помощи. Поэтому сейчас ответственности за поведение больного не несет никто».  «Так это ж что? Зеркальная актуальность Чеховской «Палаты №6»? Ведь получается, что у жертв такого больного, прав человека на свою безопасность нет» – встреваю я. «Я тоже этого не понимаю», – отвечает.

На вопрос «А если б жизнь сначала?». Эта обаятельная женщина, не колеблясь, отвечает, что «выбрала бы тот же самый путь». Софья Сергеевна уже давно на заслуженном отдыхе. Может и хорошо, что она теперь своими глазами не видит происшедших в медицине не всегда лучших перемен. Вместо этого она до сих пор вспоминает старого деревенского фельдшера Михаила Матвеевича, который раньше умел всё – и рану зашить, и роды принять, а при необходимости и операцию сделать. Его уже давно нет на этом свете, а люди помнят этого лекаря через столько поколений. В то же время сейчас фельдшер в современном медпункте пункте и давление померить не всегда может. Так что это вопрос – смогла бы она сейчас работать или новая система выплюнула бы, безжалостно перемолов талантливого врача, посвятившего медицине всю свою жизнь?

Очень хочется пожелать Софье Сергеевне здоровья. Уверена, к моему пожеланию присоединятся десятки её знакомых, в том числе и тех, которые дважды перебивали нашу беседу, чтобы получить её врачебные консультации. Что поделаешь, если они не могут попасть на приём к врачам. А может ей, исходя из жизненного опыта, доверяют больше. Чего уж греха таить, я и сама обращаюсь к ней с любыми болячками, включая коленку, давление или бессонницу.

Татьяна Кочеткова